Всё это, конечно, невежество и недоразумение. Утреня связана с утром всё-таки всецело, а не отдельными словами. В этом, наверное, главная ценность церковной традиции суточных богослужений. Они представляют собой удивительное творческое изобретение, которое связывает природные, естественные человеческие циклы жизни с нашей верой и молитвой.
Утреня в нынешнем, самом распространенном виде, представляет собой соединение как минимум двух служб, одна из которых совершалась непосредственно перед началом солнечного дня, а другая - во время восхода солнца и после начала дня. Шестопсалмие, как видно из самого подбора псалмов, связано с пробуждением от сна: "я уснул, и спал, и восстал, ибо Господь защитил меня". Затем поётся "Бог - Господь": здесь уже явно звучит тема Воскресения Христа, которая является главной, центральной в утрене. Явление солнца, солнечного света, начало нового дня связывается с явлением Света Воскресения, восхождением "Солнца Правды". Для понимания духа и смысла утрени, как и вообще традиции христианской утренней молитвы, это всегда нужно помнить. Как писал свт. Киприан Карфагенский: «Так, надлежит молиться утром для прославления утренней молитвой Воскресения Христова. Это древле обозначил и Дух Святой в псалмах. <…> Опять необходимо молиться при захождении солнца, к концу дня. Молясь же в конце дня и прося при захождении солнца: «да приидет на нас снова свет», мы испрашиваем пришествия Христова, которое имеет подать нам благодать вечного света, потому что Христос есть истинное солнце и истинный день».
Христос воскрес рано утром, при самом восходе солнца. И на утрени поётся: "Бог - Господь, и воссиял Он нам". "Воссиял", как и вот, здесь и сейчас воссияло солнце. "Благословен Грядущий во имя Господне", "обступили, окружили меня, но именем Господним Я их превозмог", "камень, что отвергли строили, сделался главою угла" - всё это о Воскресающем Христе.
Многие молитвы этой части утрени содержательно находятся ещё как бы на рубеже ночи и дня, здесь ещё наблюдается некоторая борьба тьмы и света: "в ночи дух наш взыскует Тебя, Боже, ибо повеления Твои - это свет", "отгони от наших сердец всякий мрак, даруй нам солнце правды Твоей"...
Вторая часть утрени, а вообще и сама утреня по иерусалимскому уставу строится вокруг хвалитных псалмов, славословия и чтения Евангелия, которые по структуре являются параллелью к вечерним псалмам, гимну "Ясный свет" ("Свете тихий") и чтению паремий. Главный мотив этой, основной части утрени - славословие, торжество, радость о Воскресшем Христе, о Восстающем и Приходящем к нам, к своему творению Спасителе, о спасении и обновлении всего творения в Нем. В этом - смысл хвалитных псалмов: "Всё, что дышит, да славит Господа!", "Воспойте Господу новую песнь!", "Да торжествуют святые во славе своей!". Воспоминание о Воскресающем Христе здесь имеет и прямо эсхатологическое измерение - как второе Пришествие, как окончательная встреча Бога и человека, как окончательная Победа, которая внутренне уже совершилась.
Возглас славословия "Слава Тебе, явившему нам Свет!" - это и о свете прогоняющего тьму солнца этого мира, дарующему ему жизнь, красоту, тепло и радость, и это же о Свете Солнца Правды - Христа, дарующего подлинную, вечную жизнь, красоту, тепло и радость. Бог являет нам солнце, являет нам Христа, являет нам Себя - и мы переходим от тьмы к свету, во всех смыслах. И человеку остаётся только благодарение и славословие Бога: "один Ты́ — Господь Иисус Христос, ко славе Бога-Отца, аминь". И снова, и снова как бы сливается и соотносится явление Христа по Воскресении и Его окончательное Явление - и в этом есть глубочайший смысл: "уносящий грехи мира, прими молитву нашу, сидящий по правую руку Отца, помилуй нас".
Венчает утреню чтение Евангелия, которое первоначально, по-видимому, находилось именно в этом месте, после славословия, и посвящалось, в логике всей утрени, прежде всего теме Воскресения Христа. Поэтому собственно воскресная утреня в наибольшей степени выявляет смысл этой службы, и как жаль, что он оказывается почти неуловим нынешней практикой постоянно служить ее вечером. Утро и утреня каждого дня, как видно из приведенной цитаты свт. Киприана Карфагенского, должны быть соотнесены с опытом Воскресения. Ведь только этот опыт, обновленный в начале дня, как и в начале недели, может давать силу жить по-христиански, то есть быть свидетелями Христа Воскресшего. Это опыт, с одной стороны, конца, окончательной победы, Воскресения, 7 дня творения, а с другой - начала нового мира, Паруссии, как бы 8-го и одновременно 1-го дня творения. Этот тот самый, драгоценнейший, первоначальный опыт первых христиан. Многие ли о нём сегодня вообще знают и помнят?
Некоторые знатоки устава говорят, что если уж служить утреню по уставу, то только строго в 4-5 утра, или строго по восходе солнца. А если нет - так без разницы, хоть вечером, хоть когда. Поразительное, просто удивительное непонимание того, откуда, из чего взялся устав, какой всё-таки логикой руководствовались его авторы! Конечно, было бы идеально строго привязывать утреню к восходу солнца, и, таким образом, постоянно менять время ее начала. Однако очевидно, что в современных условиях это чрезвычайно затруднительно, если речь не идёт про монастырь или, например, личную молитву. Но разве мы не имеем опыт пробуждения, начала нового дня, восходящего солнца на протяжении всего утра, а не только в момент восхода солнца? Буквализм всё-таки не должен мешать видеть смысл. Если не получается служить утреню строго при восходе солнца, куда лучше всё же служить ее в принципе утром, когда всё, что сопровождает дух этого богослужения, все ещё вполне актуально.
Есть те, кто говорит, что как Бог, так и богослужение, так и его содержание - по сути вне времени, поэтому время его совершения не так важно. Важно иметь в виду, что такая позиция, хотя и имеет право на существование, является просто отказом от существенной части церковной традиции, от молитвенного опыта Церкви, который всегда стремился связать молитву человека с его жизнью, его опыт духовный и опыт телесный, опыт небесный и опыт земной. В этом - чаемая целостность человека, его веры, молитвы и жизни. Нечего и говорить, как важно было бы современному человеку, столь дискретному, разорванному и оторванному от всего, иметь хотя бы возможность прикасаться к такому опыту целостности, чтобы вновь ее обретать уже во всей полноте своей жизни.